Дорогой Лев!
Спасибо Вам за поэму. Было странно читать Ваши строки. Казалось, возвращаешься туда, где тебя никогда не было. Я была городской девчонкой и ничего не знала о еврейских местечках. Déjà vu –«эффект узнавания» старых снов, может быть, даже не моих снов, а снов моей бабушки и мамы, генетическая память, осколки, кусочки непрожитой жизни. Словно взяв за руку, Вы повели меня домой – в тот дом, где я никогда не была, дом без номера на улице без названия. И удивительно похож тот не-мой дом на Ваш с вечерней комнатой, в которой чья-то семья слушает скрипку.
Читать всю главу было странно и хорошо: словно привстав на цыпочки, я простояла у Вашего окна, вглядываясь в лица, вслушиваясь в звуки, узнавая никогда прежде не виданное, принимая не мной когда-то отвергнутое, возвращаясь в ту непрожитую жизнь. Вся глава хороша, но две строчки –
«И стала биться головой об стенки Старинная еврейская печаль»... можно, я оставлю их себе, на память? Я буду хранить их в шкатулке с «моими» драгоценностями – цветаевскими бусами, кедринской «Остановкой у Арбата», «Алисой» Сельвинского – поэзией, которую люблю.
Ваша поэма написана почти кистью Шагала. Чей это скрипач, в тужурке и амейских, бутылкой, штанах? Чья это грусть: фиолетовая, как сумерки, переходящая в скорбь и рвущая душу?
Ваш скрипач приходил в мой дом, и до сих пор плачет в моей душе разбуженная им мелодия – мелодия узнавания.
Людмила Стивенс, писательница
