- Россия - такая огромная страна, что любви сограждан,
соотечественников друг к другу она как-то не успела или не
сумела воспитать. Одно дело - французы, немцы, англичане,
которым легче признать друг в друге своих. А в России такой
огромный простор, что люди, допустим, с архангельского
Севера и с воронежского и ростовского Юга живут дальше
друг от друга, чем англичане и итальянцы. Они чужаки - а
общность языка и государства еще больше может разжигать у
них взаимного подозрения и розни, поскольку есть, что
делить, что отбирать друг у друга по праву родства. Братство
- трудная и опасная вещь, поскольку у братьев одно
наследство, есть, за что воевать. За тысячу лет не успела
возникнуть органическая теплота и любовность в отношении
русских к русским. Отсюда и революции, и гражданская война,
и такое самоистребительное отношение к себе. Ведь немцы
совершали геноцид по отношению к другим народам, а русские -
первый народ, который совершил такой вопиющий геноцид по
отношению к самим себе. Сами себя на треть уничтожили. И как
бы судить их некому... Это самострадающая нация. Когда же
русские оказываются за рубежом, они тем более не знают, чего
ожидать от бывших соотечественников, стараются поскорее
раствориться, спрятаться друг от друга. Общность прошлого и
языка создает особенно неприятный повод для фамильярности,
вторжения, "наезда". Я вот помню, ехал в электричке, в
Швеции. Слышу - на скамейке рядом сидит пара и разговаривает
по-русски, а я давно уже живой русской речи не слышал
вокруг, обрадовался, попытался было завязать с ними разговор
и понял, что крайне им нежелателен в качестве собеседника.
С грустью подумал, что, они наверное, правы, пытаясь
отгораживаться от соотечественников.
Русских так много, и они такие разные... Ведь это, в
сущности, даже не нация, это необозначенный материк, как
Европа, как Азия. Это третье что-то на евразийском
континенте, что называется Россией. В сущности, люди из
России, из разных ее концов, сословий, из разных социальных
групп, встречаясь друг с другом, могут вполне законно
испытывать такое же отчуждение, как, скажем, португалец и
грек. Или итальянец и норвежец. Но тем нечего друг с другом
делить, а у этих один язык, одна родина, поэтому сразу
возникает напряженность, как будто что-то должны друг другу,
а отдать не могут или не хотят. Это трагедия, что такие
разные племена и земли оказались смяты единой исторической
судьбой. Что объединило все русские земли в одну? Несчастье,
татаро-монгольское иго. Перед лицом нашествия они вдруг
оказались Русью. А так были бы самостоятельные княжества и
различались бы после тысячи лет раздельного развития так же,
как Германия, Франция, Греция. Представляете, целый десяток
Россий - владимирская, новгородская, смоленская,
рязанская... Какое было бы чудное соцветие этносов и
культур!
- Многие ваши мысли находят отражение в ваших книгах. Вы
мне представляетесь человеком, который неустанно работает,
неустанно думает и производит материализованную в слово
продукцию. Вы - человек у станка. Каков же он, результат
вашего труда?
- Вышло 14 книг. На русском, английском, немецком,
сербском. Сейчас почему-то больше всего моих книг выходит в
Югославии. В связи с постоянными политическими кризисами и
военными опасностями там теперь очень велика жажда
культурной жизни. У меня также вышло около 250 статей и
эссе, некоторые из них переведены на 10 языков. Заглядывая
в будущее, примеряясь к тому объему сознания, которое хотел
бы в дальнейшем воплотить и материализовать, я вижу еще
порядка десяти-двенадцати книг, которые надвигаются на меня,
и я не успеваю, сбиваюсь с ритма работы, который сам себе
задаю.
Вообще перевод ощущений в мысли и мыслей в слова -
это, конечно, главный для меня процесс. Самое удивительное
во всем этом: оказывается, человек может узнать от самого
себя больше, чем из книг. Собственное сознание - это главная
книга, требующая внутреннего прочтения. В молодости я
всегда узнавал от других - людей и книг - больше, чем от
самого себя. А потом постепенно прорезаются какие-то каналы
в сознании и оттуда идет поток мыслей и знаний, для тебя
совершенно неожиданных. Как можно из собственных мыслей
узнавать то, чего еще не знаешь? Как можно приобретать
новое знание от самого себя? Но ведь все писатели, ученые,
мыслители, те, кто производят новое знание, приобретают его
от самого себя. От кого же еще? От кого Эйнштейн узнал, что
энергия - это произведение массы на квадрат скорости света?
Он узнал это от самого себя, потом мир узнал это от
Эйнштейна. Мыслить - это и значит приобретать новое знание у
самого себя. Но как я могу приобретать у себя то, чего еще
не имею? Кто внутри меня уже знает то, чего я не знаю и
впервые от себя узнаю? Отсюда и возникает вопрос: а кто же
настоящий автор этих произведений? Неужели Михаил
Эпштейн? Но откуда он знает то, чего я не знаю?
- В Атланте много всевозможных достопримечательностей. Но
мало кто знает, что одна из них - это ваша, на мой взгляд,
уникальная домашняя библиотека. Скажу честно, ни у кого, где
мне приходилось бывать, я не видел такого большого
количества интересных книг, как у вас.
- Правда?
- Правда. Более того, во многих русскоязычных семьях, где я
порою бываю по разным поводам, вообще книгами и не пахнет.
Чтение здесь перестало быть потребностью. Как по-вашему, о
чем это свидетельствует?
- Иногда об усталости, иногда о невежестве, иногда о
стремлении забыть все, связанное с Россией, где пережито
много горя и унижений. Бывают и творческие люди - поэты,
художники, музыканты - которые мало читают, они в этом
просто не нуждаются, им и без того дано столь многое, что
они не успевают с этим справиться. Чтение - особый дар и
потребность, как бывают и добрые, и злые люди с
религиозным даром или без него. Обратите внимание, в русском
языке слово "читать" имеет тот же корень, что и слово
"чтить", "почитать". Отношение к буквам - как к святыням.
Ибо буквы - прорыв из царства вещей в нечто неосязаемое,
предстоящее не глазам, но уму и духу. Они несут в себе
священное указание на нечто "за".
Теле-и-кинообразы гораздо более чувственны, давят
на наше восприятие, подчиняют его законам физического мира,
тогда как буквы более духовны, более обращаются к нашим
творческим способностям. Когда мы читаем, то по-своему
воссоздаем тот мир, что стоит за буквами, творим его своим
воображением. Когда же мы смотрим, допустим, фильм, снятый
по той же самой книге, наша способность воображения убита
тем, что нам герои представлены во плоти конкретных людей.
Чем глубже книга, тем меньше она может быть передана на
языке зрительных образов. Замена книжной культуры
визуальной, которая происходит во всем мире, и прежде всего
в Америке - это процесс временный, и уже сейчас культура,
по-моему, миновала пик визуальности. Интернет, который
вбирает в себя все средства коммуникации и постепенно
оттесняет телевидение, - это возвращение культуры чтения.
Интернет - сплошная текстуальность. Там даже зрительные
образы имеют текстовую природу, возникают из буквенной
символики. Подобно нашему миру, созданному Словом,
виртуальные миры тоже творятся словом - человеческим.
Когда-нибудь период господства визуальной культуры будет
осознан как сравнительно краткий переход от текстуальности
книги к текстуальности компьютера, от чтения бумажного к
чтению экранному.
- Расскажите немного о вашей работе в университете Эмори .
- Это единственное в Джорджии высшее учебное заведение,
которое дает полный курс образования по русскому языку,
литературе и культуре. Если учесть, что в Америке где-то
около трех тысяч университетов, то престиж Эмори, который
по табели о рангах находится среди двадцати лучших,
достаточно высок. Я преподаю русскую литературу и философию,
теорию литературы, семиотику, часто в контексте западных
интеллектуальных движений, таких, как экзистенциализм и
постмодернизм. Читаю курсы для студентов и аспирантов. Один
из моих любимых курсов - по Достоевскому.
- Из четырнадцати книг, написанных вами, какая кажется вам
наиболее значительной?
- Пожалуй, самое важное то, что еще не закончено. Это целая
серия книг под названием " Комедия идей". Она задумана как
трилогия. Первая книга уже опубликована, она называется
"Новое сектантство". Выходила в Америке, России, сейчас
выходит в Югославии. Вторая книга - "Мыслители нашего
времени" - печаталась частями. А третью книгу, самую
большую из этой серии, я стал публиковать на Интернете. Это
своего рода энциклопедия альтернативных идей в разных
гуманитарных дисциплинах. Она существует на двух серверах -
у нас в Эмори и в Москве, во всех кодировках, доступных для
российского читателя. Это растущая книга, на тысячу с лишним
страниц, процесс воссоздания которой в сети займет лет
десять.
Желающие могут найти ее и другие мои работы по адресу
http://www.russ.ru/antolog/INTELNET/rus_ukaz.html
- И все-таки я бы хотел вернуться к началу нашего разговора:
"А существует ли Михаил Эпштейн?"
- Мне вспоминается первая моя книга, которую я стал писать
в 17 лет, и первое предложение в ней было такое: "Мое самое
устойчивое ощущение: меня нет, но я возможен".
- Прекрасная фраза.
- Я, собственно, и сейчас от нее не отрекусь.
Беседовал Лев Рахлис
P.S. Беседа эта состоялась в конце прошлого века. Сегодня Михаил Эпштейн шагнул далеко вперед. Он оброс всевозможными премиями, новыми книгами и идеями.
По-настоящему оценить все, что написал и осмыслил выдающийся ученый смогут, я думаю, только наши потомки.
