Окончание.  

СОЛОВЕЦКИЙ КАМЕНЬ.
Да, вот что я вам должна сказать: очень дурной человек Ковалев Сергей Адамыч. Он и Афанасьев и Богоразиха (знаете Богоразиху! Это первая жена Даниэля) – они санкционировали подачу на меня в суд. Когда я сказала Сергею Адамовичу, что «Мемориал» превращается в бизнес-клуб, он не придал этому никакого значения. И вообще, он считает, что только те, кто вышли в 68 году на площадь, вот они – борцы. А мы, говорю, не борцы? Нас заставляли отказываться от родителей, нас заставляли «стучать», нас сажали в тюрьмы за то, что мы не отказывались от родителей и отказывались доносить на товарищей, нас выгоняли из изнститутов – и мы – не борцы? Между прочим, я была одним из основателей памятника на Лубянке, этого соловецкого камня. Хотели делать большой памятник поначалу. Но я постаралась убедить многих, что это ни к чему. Покуда он пройдет через все туры – первый, второй – это как на Поклонной горе – затянется – и нас уже в живых не будет. Давайте, я говорю, сделаем проще. Собрание тогда было. Евгений Евтушенко вел его. (Вроде бы мужик неплохой, а любит себя выставить. «Я председатель комитета по памятнику». Никакого председателя у нас не было. Была общая комиссия). Короче говоря, я попросила слова. Я говорю: «Как вы считаете, дорогие товарищи (тогда еще «господа» не говорили), отколем кусок камня соловецкого, который проникнут всеми страданиями человеческими, какие не передаст ни один скульптор, и поставим его, где нам место предоставят». И меня поддержали. И дали нам место на Лубянке. Помогли депутаты Моссовета, дай Бог им здоровья, один Дармидонт, а другой Дантклевский. Я с ними работала ухо в ухо. Как говорят, ноздря в ноздрю. Хотели фонтан поставить. Тут это здание знаменитое – тюрьма, Феликс мотается посередке, которого сняли, а с правой стороны, около Политехнического музея – скверик. «Мы хотим там фонтан», - предлагали некоторые. Я говорю, фонтаном в Москве вы никого не удивите. Это не Версаль, это не Петербург. А если мы здесь камень поставим, вот именно тут, где наши погибали, вот тогда, я говорю, будет оно то, что надо.
Ну, наверное, я тоже сыграла какую-то роль, потому что когда поставили камень, мне говорили: «Таня, спасибо»!
Сам по себе камень этот – не очень большой, не очень красивый. Мы долго вырабатывали надпись. В конце концов написали просто и коротко – «Жертвам тотолитаризма». Был разработан специальный сценарий открытия. Все начиналось со звона колоколов. Колокола я придумала. Покуда продолжалось траурное шествие – от Сретенки до Лубянки – звучали имена погибших. Под музыку. Потом текст, который я писала ночью и плакала: «Сегодня мы склоняем головы» и т.д. Потом цветы, потом сняли покрывало. И в результате – меня выперли из «Мемориала». Говорят: «Напишите второй раз заявление». И я сказала: «Не хочу. Буду на овсяной каше сидеть, а заявление не напишу». Отец не захотел. И я не захотела. Отец не захотел со Ждановым, с Андреевым, с Кагановичем. Ведь ему предлагали, он не согласился. Я, наверное, где-то отцова дочка. Ради продуктовых посылок не могу я перед ними унижаться. Правда, умереть боюсь, потому что выкопать ямку - неимоверное количество денег стоит. Поэтому нечего торопиться туда.

РОКОВАЯ УТОПИЯ.
Что ж такое – 70 лет Советской власти? Ошибка? Думаю, роковая утопия. И когда меня японцы спрашивали (я выступала у них там по телевиденью), почему это могло у нас быть, я пыталась разобраться в этом. Я считаю, что когда отменят социальный строй, то нужно учитывать не только экономические, политические, исторические, а ще и психологические факторы. У меня идея фикс. Может быть, я от нее потом откажусь. Мне кажется, что мы не учитываем, что такое – человек, что он может. Я один раз в жизни преподавала психологию. В ссылке. Мне вдруг дали провести несколько уроков. И я немножко копалась в этом деле. Копаешься, Достоевского с Толстым читаешь, во всяком случае. И вот к этой идее фикс приходишь: мы не знаем, что человек может. Если бы вы знали, как мне иногда хочется поговорить со своим отцом и спросить у него: «Ну, зачем, зачем ты поперся в эту чертову социал-демократию? Ты что понимал в 17 лет, когда тебя арестовывали в первый раз? Что ты понимал в людях?»
Вот мне прислали некоторые материалы об отце из Германии. В одном документе прямо так и сказано, что «наш паровоз стал не на те рельсы».

НА НАС МОСКВА ПЛЮЁТ.
Как мне Америка показалась? Ну что я могу сказать? Я видела ее только южную часть. Это Бичер Стоу, это Марк Твен. Мне она такой интересной показалась, потом очень чистой, очень хороший воздух. Я в Москве задыхаюсь. Москва – это город-убийца. Ужасный воздух. И я живу в ужасном районе. Когда я обращалась на высочайшее имя с просьбой переменить мне квартиру, меня посылали, сами знаете куда – бабочек ловить, как говорят. Никто передо мной, перед нами прощения не просит за то, что вырвали близких из жизни, молодость, красоту и здоровье и все на свете. Так что это горько, конечно. Нас с вами мама чему учила? Наступишь на ножку кому-нибудь, скажи: «Извините, пожалуйста»! А если отнимают жизнь, отнимают имя, отнимают близких и вместо извинения – фигу тебе под нос. В этом отношении плохо. Вот немцы – они поняли, что евреев мучали. Они перед ними теперь стелются. И правильно. Так и надо. Долг платежом красен. Если это можно так назвать – долгом.
А на нас Москва плюет.
НОЯБРЬ, 1997 год


В начало
Отклики, рецензии...
Страница для детей
Главная страница

Hosted by uCoz