Если бы мне предложили нарисовать дружеский шарж на этого
человека, я бы постарался выделить в его портрете всего две
детали - очень грустные и выразительные глаза и огромных
размеров уши, хотя уши у него самые что ни на есть
нормальные.
Уникальность Михаила Эпштейна, помимо всего прочего, состоит
в том, что он умеет, как никто другой, слушать. Это я
обнаружил в нем сразу же, при первом знакомстве. И потом,
встречаясь с ним время от времени, я не переставал
удивляться этому его столь редкому и щедрому дару - умению
слушать своего собеседника. И слышать.
От природы я человек, если честно, не очень многословный,
молчун, скорее всего. Но когда вдруг оказываюсь рядом с
ним, то сам того не замечая, всегда превращаюсь в
неостановимого и торопливого словесного бегуна. Слова
спотыкаются, цепляясь друг за друга, словно бы я хочу
успеть пробежать пять тысяч метров, как стометровку. И ведь
бегу, без устали, без отдышки, счастливый оттого, что
предоставилась такая удивительная возможность - отвести,
наконец, душу, пробежаться на длинную дистанцию - от
прошлого своего до настоящего.
А потом, придя домой, начинаю корить себя за многословие
свое, за то, что позволил своему терпеливому и внимательному
собеседнику быть только слушателем, а не рассказчиком, и в
который раз даю себе слово - впредь, при встречах с ним не
распускать язык, а отращивать собственные уши: ведь надо же
когда-то научиться слушать.
Но повторялись встречи, я снова пускался в словесные бега,
так и не сумев отрастить злополучные уши свои.
И тогда возникла идея.
Это была, кажется, единственная возможность заставить себя
слушать, а Михаила Эпштейна - рассказывать. Интервью!
И вот я в гостях у известного и признанного ученого,
литературоведа, писателя, автора многочисленных трудов,
профессора Эморийского университета.
Щелкаю пусковой кнопкой своего диктофона и становлюсь
(наконец-то!) слушателем.

- Михаил Наумович, как вам удалось стать Михаилом Эпштейном?
- Прежде всего, благодаря своему отцу Науму Моисеевичу
Эпштейну и матери Марии Самуиловне Лифшиц. Если же Вы
спрашиваете об авторе с таким именем, то не знаю, в какой
мере я им стал. Сам по отношению к себе всегда находишься в
слепой точке. Сейчас вообще принято обсуждать вопрос о
"смерти автора", о том, что текст существует сам по себе и
не нуждается в подписи; тем более такие разговоры участились
в эпоху интернета, когда каждый может выступать под
множеством разных имен. Сеть - это сплошная анонимность и
псевдонимность, как и должно быть в виртуальном
пространстве, где личность приобретает независимое от себя
бытие, все - самозванцы или вызывают подозрение в качестве
таковых.
Ваш вопрос особенно актуален, потому что не далее
как вчера я прочитал в интернете : "А существует ли Михаил
Эпштейн? Не есть ли он - фикция? И может ли он доказать свою
собственную реальность"? Это по поводу моей статьи
"Информационный взрыв и травма постмодернизма", недавно
опубликованной в "Русском журнале" - на мой взгляд, самом
интересном из русских журналов, выходящих в сети. Еще
недавно он имел и бумажное тело и выходил под названием
"Пушкин", но месяц тому назад, в связи с финансовым
кризисом, бумажное тело рассыпалось, а электронное
продолжает существовать. За две недели на статью пришло
больше сотни отзывов, но ажиотаж вызвала не столько тема,
сколько проблематичность самого автора. Сегодня я выудил
оттуда сообщение, что, оказывается, публикуемое под именем
Михаил Эпштейн на самом деле принадлежит перу Умберто Эко.
И тут же фотомонтаж: вверху я, а внизу - Умберто Эко.
Действительно, похожи, со скидкой на двадцатилетнюю разницу
в возрасте.
Но вопрос, который интернетом лишь заостряется, - не
паспортный, а философский, укорененный в природе мышления и
письма: в какой мере пишущий пишет от себя, а не от имени
какого-то другого лица, воображаемого или действительного,
как Платон, например, писал от имени Сократа, Ницше - от
имени Заратустры, Пушкин - от имени Белкина, Гоголь - от
имени Рудого Панько, а любой поэт - от имени своего
лирического героя, который не обязательно совпадает с
авторским "я". Вот и возникает вопрос: Михаил Эпштейн, о
котором Вы спрашиваете - это я сам или мой "лирический
герой", такая интеллектуальная маска, в которой я чувствую
себя не вполне собой? Например, в сети я могу выступать в
образе "Виртуала" или "Анастасии Троцкой"; и наоборот,
кто-то другой, например, Умберто Эко, может выступать в
образе М. Эпштейна. То, что пишется, моментально хочется
закавычить и приписать кому-то другому, потому что это уже
не я, а тот, кто думал до меня и за меня. В письме автор не
столько становится собой, скорее перестает быть собой,
множит свои "я" или теряет свою идентичность.

- И все-таки что же такое - Михаил Эпштейн?
- Знаете, в парках иногда можно увидеть маски с прорезями,
которые кто угодно может приставить к своему лицу. Вот если
представить меня как такую маску, то это как бы современный
как бы пост-пост-пост-философ, литературовед, который
пытается осознать то культурное движение, частью которого
он сам является, движение времени от одной эпохи к другой,
от нового времени к постновому, от одного художественного
течения к другому, от одной философии к другой, от икс-изма
к игрек-изму... Постоянно чувствуешь, как земля горит под
ногами.

- Что, по-вашему, является в вас первичным - философское
начало, литературоведческое, писательское?
- Скорее всего философское, хотя формально и профессионально
оно долгое время не могло выявиться в силу невозможности
философии в СССР, которая не была бы марксистской, и,
соответственно, невозможности получить философское
образование, если у вас не было партийного билета в кармане.
Поэтому люди с философскими интересами обычно шли на
филологию. Филология была для нас как бы удобной заменой,
двойником философии. Вообще, изучение философии как научной
дисциплины еще не делает человека философом, как изучение
литературы не делает писателем, а только литературоведом.
Подавляющее большинство профессиональных философов - это не
философы а, так сказать, философоведы, они не имеют своей
философии, а занимаются чужой. Философия, как и литература,
- более внутреннее занятие, требует свободы и бдительности
ума, рефлексии над самим процессом сознания. Поэтому
писатель и философ - это призвание, а литературовед или
философовед - это профессия. Философии, как и поэзии,
научиться невозможно, можно только их изучать. Поэтому
филологическое образование, на мой взгляд, лучше того,
которое получают в Литинституте, обучаясь на писателя.

- Ваше самосознание: кем вы себя осознаeте, человеком какой
нац иональности - евреем, русским, американцем? Соотносится
ли это с вашей работой, с особенностями вашего мышления?
Оказывает ли это влияние на вас как на ученого, как на
литературоведа?
- Да, эта сетка координат, наброшенная местом жительства и
происхождением, конечно, ловит тебя. Другое дело, удается
ли ей тебя поймать. Помните, Григорий Сковорода просил
написать на своем надгробном памятнике: "Мир меня ловил, но
не поймал".
Так вот и Россия, и еврейство, и Америка ловят нас,
странное племя двойных переселенцев, никогда не живших на
исторической родине. Надеюсь, что не поймают до конца. Я
вполне осознаю себя русским евреем, живущим в Америке. Но
замыкаться на этих общих определениях себя как
представителя чего-то или кого-то было бы страшно. Сейчас в
академической среде опять в моде вульгарный социологизм и
этнографизм. Принято говорить, что каждый пишущий есть
функция того класса, пола, этноса, к которому он
принадлежит. Шекспир - это не что иное, как выражение
психологии и идеологии белого мужского шовинизма. Для меня
нация, раса и т.д. - это существенные детерминанты, которые
требуют уважения - и преодоления. Это как собственное тело.
Чувствовать себя только телом - жутко, но с ним как-то
приходится взаимодействовать - подкармливать, лечить. Точно
так же обстоит дело с телом этнографическим, историческим.

- Помните, у Толстого: "Все смешалось в доме Облонских..."?
Мне частенько приходит на ум эта толстовская фраза, когда я
начинаю думать об Америке, где еврей - это русский, грузин -
тоже русский, и все, кто переселился сюда из бывшего СССР -
русские. Вроде бы новая общность такая возникла -
русскоговорящая. К сожалению, мне не раз приходилось слышать
о ней нелестные отзывы. С русскими, дескать, нельзя иметь
дело, они очень ненадежные люди и так далее. Что вы думаете
по этому поводу?

Продолжение
В начало
Отклики, рецензии...
Страница для детей
Главная страница