Бывают встречи, о которых невозможно забыть. Хотя и не видел никогда человека, не слышал его голоса вживе, а от душу бередят воспоминания. И могут даже жизни наши пройти мимо, как разные планеты, а вспоминаешь о не встреченном тобой мире так, будто видел, знал, понимал и бесконечно любил его. Так случилось у меня, когда Минусинске я обнаружила письма Леонида Оболенского, о котором до сей поры знать не знала и ведать не ведала. А он, оказывается, работал здесь в конце 40-х начале 50-х в местном театре. И письма его режиссеру Гудзенко и актрисе Алле Гордон перепечатывала заведующая литературной частью театра Ирина Ефимовна Шадрина. Перепечатывала для музея, для себя и для самих. Но думаю,что было в этом ее поступке и некое тайное желание. Еще раз соприкоснуться с тем человеком, чьи строки были перед ней. Потому как читать их и не влюбиться в него было просто невозможно. Потомок древнейшего княжеского рода, попавший после 1917 года в водоворот событий, погубивший многих, Леонид Оболенский смог не только выжить, но и жить. Жить ярко, Я талантливо и оставаться при этом и глубоко чувствующим, и пронзительно добрым человеком.

Попробовал себя на эстраде, стал блестящим чечеточником, снимался в кино и снимал его сам, учился во ВГИКе и преподавал там же, рисовал, актерствовал. И в его биографии, как и у многих тогда, стоит пробел, о котором никто не упоминал раньше. Это годы сталинских лагерей и ссылки. Вот когда он очутился в Черногорске на поселении и работал там маляром, куда за ним и приехал режиссер Николай Клементьевич Гудзенко, нуждавшийся в художнике-исполнителе. И Леонид Оболенский стал расписывать задники, разрисовывать бутафорию м мебель. А потом согласился оформить спектакль, и заезжавший в ту пору в Минусинск художник Илья Глазунов признал его работу вполне профессиональной.

Николай Клементьевич, присматриваясь к новому человеку, обнаруживал в нем все новые и новые таланты, которые тот никогда не выпячивал и о которых никому не рассказывал. Как, впрочем, и обо всей своей жизни. За несколько лет работы в театре, а потом и в долгой переписке он никогда и ничего не говорил о своих лагерных мытарствах. Никаких воспоминаний, рассказов о прошлом. Лишь со временем, постепенно, по просьбе режиссера, Оболенский приоткрыл в себе то, что могло быть полезным театру. Оказалось, что он играет на фортепиано, владеет несколькими языками, превосходно танцует и знает обо всем на свете так много, что к нему можно прибегать при любых затруднениях, как к энциклопедии.

Он стал играть на сцене, а потом и поставил спектакль сам. Гудзенко специально дал ему группу молодых актеров, чтобы те подучились у мастера и у аристократа крови тому, что не может дать ни одно театральное заведение. И не только светским манерам, не еще и умению терпеть и смотреть на жизнь добрыми и мудрыми глазами.

Однажды в те далекие пятидесятые был случай, о котором вспоминают и сейчас с теплотой. Были актеры на сельхозработах. Устали, замерзли. Голодные все. И есть-то тогда особенно нечего было. Вдруг видят: на дамском велосипеде к ним подъезжает Оболенский. Где-то взял картошки, напек, привез и всех накормил.

А Алла Аверьяновна Гордон в ответ на мой вопрос о том, каким же был Леонид Оболенский в жизни, сказала с грустной улыбкой: "Это невозможно рассказать, как стихи. Нужно просто читать его письма, и вы все почувствуете сами".

Вот мы и предлагаем вам окунуться в мир человека, ушедшего от нас, но продолжающего жить в душах людей, его знавших. Жаль только, что письма, лежащие перед вами, лишь небольшая частичка того необычайного явления, которым был Леонид Леонидович Оболенский. Но и они способны напоить вас неиссякаемой влагой мудрости и любви, "которые необходимы всем и во все времена.

Наталия САВВАТЕЕВА.

Продолжение на следующей странице

Продолжение...
На страницу Оболенского
На главную страницу