Светлейший и сиятельный
Леонид Оболенский
1
(Писано мной с датировкой 11 января 1987.) Позвонил ему в Миасс перед Новым годом — зовет в гости, сообщает весело и звонко: “Я тут сломал ногу и сижу в “кубике”, но уже могу передвигаться с костылем по комнате. А говорить могу круглосуточно!..”
В августе 1919 года в Екатеринбурге семнадцатилетний красноармейский газетчик Леонид Оболенский познакомился с приехавшими на фронтовые съемки двадцатилетним кинорежиссером-новатором Львом Кулешовым и оператором Эдуардом Тиссэ, снявшим впоследствии фильм “Броненосец “Потемкин”...
В январе 1980 года на Международном фестивале телевизионных фильмов в Монте-Карло Леонид Оболенский был удостоен высшего приза “Большая золотая нимфа” за исполнение главной роли в фильме Свердловской киностудии “На исходе лета”, исполнителю “лучшей мужской роли” исполнилось тогда семьдесят восемь лет.
Он жил в нашем городе в пятидесятые—шестидесятые годы. На Свердловской киностудии многие не только помнят Леонида Леонидовича, но искренне считают своим. Будучи вторым режиссером первого художественного фильма свердловчан “В погоне за славой”, он передавал свой опыт начинающим... Об Оболенском и его судьбе приходилось мне слышать всякие легенды, поэтому и хочется попытаться внести возможную ясность. Но “голые” факты его биографии, ”анкетные данные” сами по себе и в своем сплетении подчас головокружительнее легендарных домыслов.
Вскоре после екатеринбургской встречи с Кулешовым и Тиссэ Оболенский был откомандирован в Москву по делам кино и в маленькой киногруппе Кулешова вместе с Александрой Хохловой участвовал в съемках Всероссийского субботника 1 мая 1920 года по сценарному плану, утвержденному лично Лениным. А в начале июня того же двадцатого года Кулешов, Хохлова и Оболенский отправились на Западный (польский) фронт снимать агитационный игровой фильм “На красном фронте”. Рискованные трюки ставились в обстановке подлинно опасной — фоном служила детальная обстановка боевых действий. В киношколе Кулешова начала двадцатых годов Оболенский — близкий сподвижник руководителя наряду с Всеволодом Пудовкиным, Борисом Барнетом. “Человек всесторонних интересов — актер, режиссер, танцор, инженер, лингвист, историк искусств, фотограф, оператор (впоследствии звукооператор и звукооформитель). Ближайший друг Эйзенштейна, “соблазнивший” Сергея Михайловича пойти в кинематограф” — так характеризовал Оболенского Л.В. Кулешов.
Первым своим учителем актерской профессии Оболенский называет В.Р. Гардина. Танцу и пантомиме учился у театрального теоретика С.М. Волконского, декабристского внука. “Мой практический театральный опыт невелик. Я играл в первые послереволюционные годы в театре “Кривой Джимми”. В двадцатые годы много выступал на эстраде как танцовщик. Благодаря популярности чечеточника, меня пригласил поставить танцы в спектакле “Великодушный рогоносец” Мейерхольд...” Тогда и подружился Оболенский с учившимся у Мейерхольда молодым режиссером пролеткультовского театра Сергеем Эйзенштейном и привел его в мастерскую Кулешова, где Эйзенштейн проучился три месяца. О том, что Оболенский “соблазнил” его в кинематограф, есть собственноручная запись Эйзенштейна... А Оболенский считает себя учеником Эйзенштейна, называет его “человеком, научившим меня думать”...
Во второй половине двадцатых годов Оболенский — режиссер киностудии “Межрабпом-Русь”, постановщик нескольких фильмов, начиная с примечательного в истории советского кино фильма “Кирпичики”. На рубеже тридцатых он совместно с инженером Павлом Тагером начал разрабатывать проблемы звукового кино и стал первым советским профессиональным звукооператором. Перед войной Оболенский — доцент ВГИКа и по просьбе Эйзенштейна работает над диссертацией о звуковом кино...
Он узнал, что я курю трубку, и подарил мне свою, подаренную ему в тридцать седьмом году Романом Карменом. Такое для него естественно и не потому, что трубка не дорога, а потому, что живое движение дороже... Было это прошлым летом, когда я приехал в Миасс по его приглашению. Привез ему наше издание “Слова о полку Игореве”, он открыл ритмическое переложение древнерусского текста и слету начал читать, не путаясь в реконструированных ударениях, особо напевно произнося “ы” как краткое, но плавное “ои”. Самобытно обосновал это лингвистически, вспомнил пушкинское — о поэтической цезуре на второй стопе, заговорил о “золотом сечении”, с жаром выкладывая свои наблюдения над закономерностями художественного восприятия... На полках — папки, груды рукописей, а книг не так уж и много, но все существенные, с глубиной и широтой — психология и философия, эстетика, филология, история... Раскрываю наугад — множество карандашных пометок: восклицаний, примечаний. Он поставил пластинку с этюдом Рахманинова — у стандартной аппаратуры звучание превосходное — отладил, конечно, сам, да и по всему в квартире видно, что данный гуманитарий отлично ладит с техникой…
Но дописать диссертацию о звуковом кино он не успел. Добровольцем ушел в ополчение. Попал в плен. Концлагерь под Мюнхеном. Немцам уже недоставало людских ресурсов, их громили под Сталинградом, и они формировали из военнопленных обслуживающий технический персонал для Восточного фронта. Оболенский был взят в такую электротехническую бригаду — согласился, надеясь бежать и перейти фронтовую линию. Он и бежал при первой советской бомбежке, но к своим не добрался, наткнулся на неприятеля в станице Лозной и вновь оказался в плену — на этот раз у австрийцев. В их отступающем обозе миновал Днепр, Буг, Днестр, снова бежал в Молдавии. Больного, посчитав умирающим, его подобрали в монастыре под Бендерами. Там и скрывался около года до вступления советских войск. Но в монастыре мирским находиться не положено, пришлось постричься в монахи. Отец Лаврентий. С приходом наших явился в комендатуру. Не знали, что с ним делать, посылали запросы, а самого спрашивали, не сбежит ли. Не сбежал. Ходил и ждал решения... Был осужден на десять лет.
Строил дороги на севере — Печора, Салехард, Тазовская губа... Работал маляром в Минусинске. “После войны я несколько лет был осветителем, актером, режиссером в театре... Ставил в одном ведомственном театре оперетту Стрельникова “Холопка” в содружестве с С.М. Эйзенштейном...” Это значит, что после постановки “Пигмалиона” Шоу и “Последней жертвы” Островского Оболенскому пришлось взяться за “Холопку”. Оперетта — не его жанр, но отказаться было нельзя, и он попросил помощи у Эйзенштейна через свою жену Клавдию Сергеевну, которая жила в Москве. “Через нее он всю экспозицию “Холопки” мне передал”. В 1952 г. Леонид Леонидович был амнистирован со снятием судимости.
На Свердловской киностудии он оказался режиссером документальных и научно-популярных фильмов, выступал и в других “ролях”, принося всяческую пользу на любимой кинематографической стезе, где он уже “мастер на все руки”... И новое живое дело с поисками специфики — он репортер и оператор на Челябинском телевидении. Вел регулярные тележурналистские программы и вспоминает это с удовольствием...
Став пенсионером, Леонид Леонидович руководил клубом кинолюбителей при автозаводе в Миассе, где живет и по сей день. Живет неуемно, до самых недавних пор много разъезжая, снимаясь на разных киностудиях страны (за последние десять лет — более двадцати кино— и телефильмов с его участием)...
Говорил мне, что получил письменный запрос, не родственник ли он декабриста Евгения Оболенского. Это в связи с переносом праха матери декабриста на другое, торжественное место. Оказывается, в подобных случаях полагается согласие родственников, если они существуют. Но наш Оболенский не знает такого родства, видимо, в семье Леонида Леонидовича генеалогические счеты не были приняты: она уже не в первом поколении была, по существу, не дворянской, а интеллигентской.
Дед Леонид Егорович Оболенский фигурирует в переписке Льва Толстого — либерал, просвещенец, редактор-издатель журнала “Русское богатство” в те годы, когда там печатались Глеб Успенский и Всеволод Гаршин. Дед и сам писал романы из крестьянской жизни под псевдонимом Матвей Красов. Отец — социал-демократ, окончил юридический факультет Петербургского университета и одновременно учился композиции у Н.А. Римского-Корсакова.
Сам он родился в Арзамасе. Бабушка по матери была крепостной, и, глядя на фамильные фотографии, думается, что лицом он похож на эту бабушку Настеньку Каледову, да и в натуре его так много природной энергии... Окончил гимназию и учился в художественном училище в Перми, где отец оказался под надзором полиции. “Когда грянул Октябрь, отец, член РСДРП(б), — в Пермском губкоме, а вскоре казначей 3-й Красной Армии Восточного фронта. Когда мне исполнилось семнадцать лет, я пошел за отцом... После гражданской войны народный комиссар финансов Н.Н. Крестинский, знавший отца еще по партийной работе на Урале, вызвал его в Москву, и отец стал замнаркомфина. Затем он сменил Л.М. Карахана на посту полномочного представителя в Польше, и я ездил к нему в качестве дипкурьера...” В последнюю пору жизни Леонид Леонидович-старший был директором Эрмитажа.
“Очень обрадовался Оболенскому и всем твоим приветам”, — это уже о Леониде Леонидовиче-младшем из письма Маяковского Лиле Брик 19 марта 1930 года. Оболенский вспоминает, как пригласил его в гости Луначарский, спросил, чем он занят. Леонид Леонидович собирался тогда экранизировать “Тамань” Лермонтова. Луначарский одобрил его выбор, сам увлекся, произнес импровизированную речь и окончил ее словами: ”Мы вам дали, обеспечили время. Вот вам, Оболенский, дал время ваш отец. А уж вы это время обрабатывайте, наполняйте”. Оболенский особо подчеркивает эти слова, они для него заветны.
Леонид Леонидович вспоминает, и, словно воочию, видятся Кржижановский и Коллонтай, Айседора Дункан и Андрей Платонов, Альберт Эйнштейн и Марлен Дитрих, Эльза Триоле и Луи Арагон, Юрий Олеша, Игорь Ильинский, Виктор Шкловский...
21 января этого года Леониду Леонидовичу Оболенскому исполняется 85 лет. В чем секрет его цветущего творческого долголетия? Думаю, в оптимизме, восторженном патриотизме, мажорном и дружелюбном отношении ко всему новому, живому, жизни самой... Ни в коем случае не склонен он считать себя обиженным.
Столько имен, столько фактов, да ведь не это здесь главное... В разных уголках большой нашей страны довелось мне видеть, как светлеют весьма разные люди при упоминании имени Леонида Оболенского. Другие знают его в лицо, вспоминают, когда начинаешь перечислять фильмы и роли: князь-эмигрант в “Виде на жительство” и князь Сокольский в “Подростке”, епископ в “Красном и черном”, старый крестьянин в “Факте” и в “Ореховом хлебе” пенсионер-учитель, старик с часами в “На исходе лета”... Говорят: ”Да, конечно, это очень хороший артист”. Говорят с ощущением личного общения, которое естественно исходит от встреч с ним на экранах кино и телевизоров. Говорят с благодарностью, верят...

Продолжение на следующей странице

Продолжение
Назад к ссылкам
К Оболенскому